Деревня встретит сыпью гроздьев Рябины стылой на ветру И мерным шарканьем полозьев По индевелому ковру. И я, смотря в пол-оборота Вслед убегающим саням, Толкну тяжёлые ворота, Шагну на встречу простыням, Столкнусь с приветливой хозяйкой И, попросившись на постой, Пролезу в дом, где шумной стайкой Детишки кинутся за мной. И, усадив шального гостя За грубый стол без скатертей, Она шепнёт: «Ну, что вы, бросьте, У нас всё просто, без затей.» И я тот час ножи и вилки Небрежно сдвинув в уголок, Зачем-то почесав в затылке, По локоть влезу в чугунок. Управлюсь с курицею живо, Ну, а потом, под детский рёв, Руками, скользкими от жира, Возьму налитый до краёв Стакан гранёный самогона И опрокину не спеша, И будет грешная душа Скакать, как конь, внутри загона... И будет ветер в окна биться, Моля во внутрь пустить его… Она проронит: «Как столица?», И я отвечу: «Ничего...», И расскажу всё, что известно Из тех же телепередач. Она вздохнёт: «Как интересно! У нас же от тоски хоть плачь. Хоть с головой залазь в мешок И ну, о берег каменистый... Вот, правда, летом хорошо — Река, природа, воздух чистый! Вы летом приезжайте к нам.» И я отвечу: «Непременно.» А про себя: «Какой уж там, Дела, работа — хуже плена. Как нелегко перебороть их...» И мы немного помолчим. Потом она же: «Вы не против? Я постелила на печи.» (Как будто попросив прощенья), А я, не в силах больше ждать, Благодаря за угощенье, Полезу печку штурмовать. Сниму обрыдлую одежду, И в миг забудусь чутким сном… И ветер стихнет за окном, Оставив всякую надежду. Прольётся лунная дорожка, И я сквозь сон не разберу — Урчит живот… мурлычет кошка… Иль кто-то ходит по двору…