Сколько вы меня терпели!.. 
Я ж не зря поэтом прозван, 
как мальчишка Гекльберри, 
никогда не ставший взрослым.

Дар, что был неждан, непрошен, 
у меня в крови сиял он. 
Как родился, так и прожил - 
дураком-провинциалом.

Не командовать, не драться, 
не учить, помилуй Боже,- 
водку дул заради братства, 
книгам радовался больше.

Детство в людях не хранится, 
обстоятельства сильней нас,-
кто подался в заграницы, 
кто в работу, кто в семейность.

Я ж гонялся не за этим, 
я и жил, как будто не был, 
одержим и незаметен, 
между родиной и небом.

Убежденный, что в отчизне 
все напасти от нее же, 
я, наверно, в этой жизни 
лишь на смерть души не ёжил.

Кем-то проклят, всеми руган, 
скрючен, согнут и потаскан, 
доживаю с кротким другом 
в одиночестве бунтарском.

Сотня строчек обветшалых - 
разве дело, разве радость? 
Бог назначил, я вещал их,- 
дальше сами разбирайтесь.

Не о том, что за стеною, 
я писал, от горя горбясь, 
и горел передо мною 
обреченный Лилин образ...

Вас, избравших мерой сумрак, 
вас, обретших душу в деле, 
я люблю вас, неразумных, 
но не так, как вы хотели.

В чинном шелесте читален 
или так, для разговорца, 
глухо имя Чичибабин, 
нет такого стихотворца.

Поменяться сердцем не с кем, 
приотверзлась преисподня,- 
все вы с Блоком, с Достоевским,-
я уйду от вас сегодня.

А когда настанет завтра, 
прозвенит ли мое слово 
в светлом царстве Александра 
Пушкина и Льва Толстого?

1986