Всё гаечки да винтики,

а Бог – у пульта.

Это называется

эпоха культа.

Так ли называется,

не так ли называется –

это в моем сердце

болью отзывается.

А кругом у мальчиков

запал да пыл.

Они ко мне с вопросом –

а ты где был?

А где я был, мальчики?

И там был, и тут.

…Винтики, винтики

по полю идут.

Сталин о нас думает.

Нам ни шагу вспять.

Дважды два четыре,

пятью пять двадцать пять.

А над бедным винтиком

ворон парит.

А под белым бинтиком

рана горит.

Весеньки? Витеньки? –

узнать не могу.

Винтики, винтики

лежат на снегу…

Среди того дыма

и того огня

я и не заметил,

как убили меня.

Не шлепнули в застенке,

не зарыли во рву –

вот я и думал,

будто живу…

Что ж это такое,

как же это вдруг!

Ах, товарищ Сталин,

учитель и друг!

Как же это вышло

со мной, со страной,

учитель мой, мучитель,

отец мой родной!

…Мартовский морозец,

поздняя весна.

Трудно просыпаюсь

от долгого сна.

Щурюсь непривычно

на солнце, на свет.

И сам еще не знаю –

я жив или нет.