«Всякая тварь грустна после соития» 

 
Ходила на цыпочках, как по осколкам,
Боялась спугнуть звонок,
Взмывала рука из рукавного шелка,
И тело лишалось ног.

А если не Он – отвечала бесцветно,
Не голосом – пылью лет,
Ему же – дрожаньем сиреневых веток
Был каждый ее ответ.

Привычная роскошь ее ожиданий
Не в тягость была ничуть,
В неведенье сдавленных в горле рыданий,
Он чуткости был не чужд.

Дарил ей по праздникам резвость сатира,
Забавные пустяки,
Проблемы с женою, деньгами, квартирой,
И груз мировой тоски.

Усталую голову ей на колени
Пристроив, как Божий дар,
Грустил, предаваясь обыденной лени,
Что с детства душою стар.

Она утешала Его, как умела,
Молилась, не зная слов,
А ночью вставала и шла омертвело
На детский нездешний зов.

Безглазому горю безгласное небо
Внимало – «Позволь забыть!
Хоть на ночь!» Но Тот, кто там был или не был
Не верил в любовь убийц.